– Прошу прощения! – повторяет Попутчик. На этот раз они замолкают и поворачиваются к нему.
– О, да, вы можете ехать, – говорит инженер. – Она прошла проверку.
– Что вы делали? Вот той штукой?
– Успокойтесь, мы просто проверили ее код. Он отпечатан на тыльной стороне глазного яблока. Но я уже сказал, что она прошла проверку.
Попутчик открывает рот, но женщина поднимает вверх планшет, ее лицо приобретает суровое выражение. Выбившиеся из пучка волосы прилипли к ее лбу.
– Послушайте, молодой человек. Мы высоко ценим ваше беспокойство, но у нас в кузове три не прошедших проверку футболиста и одна Джинджер Роджерс, сляпанная так плохо, что уже начинает пованивать из-за жары. Если вы переживаете за свою подругу, советую вам почитать раздел «Мораль и нравственность» на нашем сайте. И передайте ее оригиналу, чтобы она в следующий раз заполнила все бумаги.
– Подожди, Конни. Выбери цвет, – говорит мне инженер, показывая экран с образцами цветов. Все еще не в себе, я наугад тыкаю на красный.
Он коротко кивает коллеге.
– Она в порядке.
– Хорошего дня, – говорит женщина, и они уходят.
У двери минивэна инженер подает ей руку, но она отталкивает ее. Спустя минуту минивэн превращается в пыльное облако.
Машина трогается с места, как будто ничего не случилось. Мы сидим в полном молчании, и ко мне постепенно возвращается острота мышления. Навеянное химией странное ощущение спокойствия исчезает, оставляя после себя чувство какой-то неправильности. Единственное слово, которое мне удается вытянуть из воспоминаний Лалабелль, – это похмелье. Я вижу, что мороженое растаяло и превратилось в разноцветную бурду. Это зрелище вызывает какой-то отклик у меня в душе.
А ведь мне понравилась сарсапарилла.
– Значит, они были… – наконец говорит Попутчик.
– Из «Митоза». Так что ты там рассказывал? Насчет числа тринадцать?
– Ты точно в порядке? Я не звонил им. Честное слово. Я даже не знал, что ты Портрет, пока ты не сказала.
– Со мной всё в порядке. Они уехали.
– Что они… ты слышала, как они говорили про заводские настройки?
– Число тринадцать, – повторяю я, продолжая глядеть на мороженое. Мне хочется, чтобы он прекратил задавать вопросы. Я не хочу об этом думать. Не обязана. Сейчас это отношения к делу не имеет. – Что особенного в числе тринадцать?
Проходит мгновение, такое долгое, что я уже собираюсь остановить машину и высадить его, парень наконец говорит:
– Ну… это Смерть.
– Это смерть? – Я сажусь прямо. Мороженое уже не кажется мне таким важным.
– Смерть с большой буквы, – поправляет он. – Карта Смерти, тринадцатая карта старших арканов. Смотри.
– Старших арканов?
– Колоды Таро. В ней четыре масти: мечи, кубки, пентакли и жезлы. Это младшие арканы, а есть еще и старшие. Их двадцать два. Они… гм, как бы описать их? Почти персонажи. Символы. Большие шишки. Козыри.
Он откидывает полу своей кожаной куртки, как летучая мышь – крыло. Там много карманов, и из одного парень достает потрепанную колоду. Она стянута резинкой. Он перебирает карты, вытаскивает из колоды одну и протягивает мне. Я осторожно беру ее, стараясь не соприкасаться с ним пальцами, липкими после того, как он ел свой яблочный пирог. Оказывается, так приятно что-то делать руками. Это помогает мне забыть об алой вспышке. И о желтом цветке.
– Вот, – говорит парень. – Это ты. Смерть.
Я долго смотрю на карту. Скелет в латах сидит на белой лошади и держит косу. Из-под складок капюшона виден улыбающийся череп. Я провожу пальцем по лезвию косы. Жду, что порежусь, но карта мягкая и старая.
– Можно, я возьму себе? – спрашиваю. – В качестве платы за проезд. Вот эту карту.
– Забирай все, – говорит парень радостно и без колебаний. – Колоду разбивать нельзя. Ты точно хочешь забрать ее? У меня есть другие. У меня есть Таро в стиле богинь. А может, ты предпочитаешь птиц? Или знаменитых серийных убийц?
Я решаю взять именно ту, что у меня в руках. Меня привлекают рисунки, сделанные в стиле гравюры на дереве. И мне не важно, что карты старые и с заломами. Я прячу их в один из многих карманов на своих брюках.
– Хочешь еще узнать об истории Таро? – с энтузиазмом спрашивает меня парень.
Я думаю над вопросом, потом качаю головой.
– Нет, спасибо. Давай послушаем радио.
Перебираю музыкальную подборку, но все меня раздражает. Наконец я останавливаюсь на каком-то звенящем концерте для клавесина.
– Что было бы с тобой, если б тебя не зарегистрировали? – спрашивает он.
Я увеличиваю громкость.
– Тебе нравится классическая музыка? – спрашиваю я, поднимая голос.
Он морщится.
– Не очень.
– Мне тоже, – говорю я и улыбаюсь. Приятно найти что-то общее с совершенно чужим человеком. Мы слушаем концерт до самого Баббл-сити.
Возможно, это пейзаж и жара играют со мной злую шутку, но я вдруг замечаю нечто странное в ландшафте. Сначала, когда дорога входит в долину, он медленно повышается. Впереди, вдали, видна лишь маленькая искорка, похожая на отблеск света от разбитой бутылки. Потом, в мгновение ока, появляется Баббл-сити, поднимающаяся из пыли чужеродная структура из металла и стекла.
– Я думал, он больше, – бормочет Попутчик. – Странное место для города…
– Это точно, – говорю я, зная, что однажды кто-то то же самое говорил Лалабелль. – Они не могут расшириться из-за ландшафта – видишь, какие высокие у долины стены? Город постепенно заползает на склоны. – Я достаю из кармана открытку и передаю ему. – Это… все это похоже на большой отпечаток пальца – долина с городом в середине. И из-за того, что они не могут расти вширь…
По сути, я не знаю, как закончить предложение. Думаю, Лалабелль в этом месте объяснения зависла бы. Попутчик выжидающе смотрит на меня.
– Плотная застройка, – уверенно говорю я. – Очень плотная.
Попутчик хмуро смотрит на открытку.
– Все это неправильно, – говорит он. – Там действительно так много автомагистралей? Прямо как паутина. Куда же они воткнули все здания?
– Ну, можно строить вокруг дорог, – говорю я. – Над и под. Там много… как они называются? Небесные дороги, которые